АРТЕМ ОВЧАРЕНКО: ЗА КУЛИСАМИ ДУШИ

Примечание: интервью расшифровано с диктофона и записано почти без редакторских правок. Такой "непричесанный" разговорный стиль выдержан намеренно.

• Артем, ты актер по сути, то есть по структуре личности, или это просто профессия?

— Не могу сказать, что в жизни я стараюсь играть... На сцене это роль, которая готовится. Какой бы она ни была, каким бы ни был спектакль — в моих Ромео и Джеймсах всегда присутствует Артем Овчаренко. Чтобы зритель увидел еще что-то помимо заданного, пытаюсь проникнуть в ту эпоху, прожить каждую роль...

• Получается, что в твоем случае происходит перенос сценических образов в жизнь, или наоборот — собой ты стараешься очеловечить эти роли? Чего больше: Артема Овчаренко в твоих героях или сценических образов в твоей жизни?

— Интересный вопрос... (Задумался)

• Насколько сбалансировано это взаимовлияние? Преобладает ли воздействие твоей личности на заданные сценические образы, или наоборот — то, что ты переживаешь на сцене, проникает в твою жизнь, влияя в дальнейшем на твое мировоззрение?

— Каждый спектакль меня учит. И в дальнейшем всё сыгранное, конечно, влияет на мою жизнь. Даже сказка. Есть такие драматические спектакли... Тот же Ромео. В жизни я никого не убивал и никогда не испытывал этих чувств, могу их лишь представить. Но мне очень интересно переживать это на сцене.

• А почему тебе это интересно? В тебе борются два начала: добро и зло. И ты силой разума подавляешь в себе темную сторону и тогда тебе интересно воплотить на сцене то, что ты запрещаешь себе в жизни? А может, в тебе говорит лишь один актерский азарт — убедительно исполнить любую роль?

— Я из тех людей, кто не рискует понапрасну. А в этом спектакле, даже убивая Тибальда, я осознаю, что не совершаю зла в реальности. Я понимаю, что на сцене я могу «убить» того, кто продолжит жить после того, как падет занавес. Нет страшных последствий.

• А ты не боишься переступить черту? Если ты войдешь во вкус на сцене, то можешь сдвинуть для себя планку и в жизни... Я не говорю об убийстве. Но, вжившись в роль злодея, коих в балете хватает, можно кого-то обидеть, не посочувствовать вовремя...

— Думаю, в моем случае этого не может произойти. Не скажу, что я могу себе все запретить и даже не проигрывать в мыслях, но я могу от многого отказаться. Во мне есть что-то такое, чего я до конца не осознаю... Даже не имея личного опыта, я заранее понимаю, что хорошо, а что плохо. Я знаю, будет ли тот или иной поступок в моей жизни дурным или добрым. И этим внутренним знанием я руководствуюсь.

• Правильно ли я понимаю, что именно способность анализировать последствия спасает тебя от неоправданного риска? Многих ребят к табаку или алкоголю подталкивает любопытство; они знают о последствиях, но им важно испытать все на себе. И никакие печальные жизненные примеры, будь то отец-алкоголик или деградировавшие соседи-наркоманы, их не останавливают. Они до последнего уверены в том, что им достанет воли вовремя остановиться.

— Сколько раз друзья засовывали мне в рот сигарету, а я как не курил, так и не курю. Как только ни пытались приобщить меня к пиву, самыми изощренными способами уговаривали — бесполезно! Я знаю, что к этому не стоит даже и притрагиваться. Я заранее моделирую ситуацию, прокручивая всю трагедию до ее логического конца. Я проигрываю весь сюжет и предвижу развязку. У меня мозги так работают...

• Наверное, артисту такое мышление очень помогает...

— Да, наверное. Во время проработки сценария я часто продумываю различные ситуации на случай, если что-то в спектакле пойдет не так, как я репетировал. Но случаются и импровизации. Помню в «Сильфиде», в эпизоде, где я впервые сталкиваюсь с Мэдж, когда та греется у камина (прим.: партию Мэдж исполнял Геннадий Янин), что-то пошло не по плану. По сценарию когда я подбегаю к камину, Мэдж должна на меня взглянуть, а я в этот момент задаю вопрос: «Ты?! Что ты здесь делаешь?!» Но вот наступает этот момент, а Мэдж продолжает сидеть ко мне спиной, вот так (показывает). Я понимаю, что, если я сейчас все сделаю по сценарию, зрителю не будет понятен смысл моей пантомимы. И тогда я подбегаю прямо к камину, хватаю Мэдж за плечо, разворачиваю к себе и произношу сквозь зубы: «Ты в своем уме?!» И уже после этого в недовольстве бегу опять к Эффи и говорю: «Прогнать ее!» Всё это происходит импровизированно, в один миг (щелкает пальцами).

• Идентифицируешь ли ты себя со своим героем, будучи на сцене?

— Хмм... Главное, чтобы это меня как человека не портило. Вот так бы я сказал.

• То есть, если роль тебе не по душе, ты будешь исполнять ее формально? Не кроется ли в этом недостаток актерского мастерства?

— Нет, здесь что-то другое... Не то чтобы формально...

• Ну вот не по душе тебе твой герой! Ты вообще возьмешься за исполнение такой партии?

— Для начала я постараюсь найти в себе что-то. Возьмем того же «Петрушку». Еще недавно, если бы мне предложили подобную партию, я бы ответил, что не смогу такое станцевать. Но вот год назад во мне что-то такое проснулось (щелкает пальцами) и я понял: мне надо попытаться, потому что эта партия обогатит меня внутренне: это новая история, новая пластика с эдакой кукольностью, новые эмоции, которые я никогда не испытывал.

• А может, тебя подтолкнул к этому решению тот факт, что на партию уже согласились Меркурьев, Васильев...

— Нет. Мне не было интересно до того, как мне сказали, что ставится «Петрушка» и, возможно, я войду в состав. И вот, когда мне сказали «возможно», я стал к этой партии присматриваться, стал ее изучать. Посмотрел того же Нуриева, другие записи, в том числе поставленное раньше в Большом, с Иреком Мухамедовым, например. Я смотрел и пересматривал, и мне становилось все интересней, интересней и интересней. Что-то меня зацепило, и я понял, что хочу это попробовать! У меня уже начали возникать собственные идеи...

• Как ты с репетитором это решаешь? Когда ты говоришь, что у тебя возникли такие-то собственные идеи, он это принимает?

— Репетировал со всеми исключительно Вихарев. Он восстанавливал этот спектакль. Конечно, возникали моменты, когда я что-то свое предлагал. Вот идет Мавр, а я не чувствую этот жест левой руки (показывает жест), у меня возникает ощущение, что я недосказываю зрителю суть пантомимы. И тогда я делаю тот же жест, но уже иначе. В общем, такие моменты были, и мы находили компромисс с репетитором. В итоге мы все станцевали по-разному. И Слава, и Ванька, и Андрей, и я (прим.: называются Вячеслав Лопатин, Иван Васильев, Андрей Меркурьев). Хореография одна, а исполнение разное.

Многое мне подсказал Петухов, который и сам танцевал Петрушку. Вот эти акценты та-да-да-да-да (напевает высоким голосом), когда ты просишь, сохраняя эту позу жалостливую, а сам уже уходишь. Получается, что тебя уже и нет, а все же ты остаешься со своей мольбой. И таких нюансов настолько много, что я могу сказать одно: любой балет, который я танцевал, остается недосказанным. Я никогда не могу высказать всего, что хочу, тем более на премьере. Как артист, я чувствую, что полноценный диалог со зрителем начинается только на третий-четвертый спектакль. Но все это изначально отталкивается от моего интереса к партии: если интерес такой есть, это уже половина успеха.

• К вопросу о «темных» ролях. Я вспоминаю твоего Альберта из «Жизели» и понимаю, что он был сыгран не совсем канонически, что в роль ты привнес многое от своего естества и, таким образом, вызвал к своему персонажу даже симпатию у зрителя.

— Я понимал, что просто не смогу сыграть некоторые вещи. Я играл так, чтобы смерть Жизели действительно стала для Альберта полной неожиданностью, тяжелым ударом. Я не мог играть прожженного ловеласа, который просто коллекционирует любовные победы. Жизель для меня — не очередная деревенская дуреха. Мой герой действительно влюблен, охвачен своим чувством. Во втором действии я не случайно дожидаюсь встречи с рассветом (а не все это делают) и встречаю новый день, умудренный опытом, наученный на ошибке, сделавший верные выводы. То есть я оправдываю перед зрителем своего героя и думаю, что зритель должен испытывать к нему сочувствие и сострадание... и прощать его.

• Чем бы ты мог заняться, если бы вдруг понял, что больше не можешь танцевать?

— Я готов работать кем угодно, хоть пиццей на улице торговать. Я бы уехал туда, где больше солнца и улыбчивых лиц. Мне нужен лишь самый минимум на пропитание. Солнца и улыбок так не хватает в Москве! Не случайно мне недавно запала в душу песня Трофима «Я привык улыбаться людям», которую я слушаю в московских пробках.

Я прошел серьезную школу выживания, вырос в частном доме. Уже с детства я был очень самостоятельным. Мама весь день работала. Я знал, что вот она меня покормила и вернется теперь не раньше восьми вечера. С друзьями мы бродили весь день, и я даже не заглядывал домой пообедать. Мы ходили в лес, удалялись от дома очень далеко, куда-то на окраину города, где начинались плантации, ели саженный немытый горох. Сейчас вот никто не может поверить, что я сам клал плитку, строил ступеньки дома, штукатурил, пилил деревья, закатывал бутылки, гнал с дедом самогон и делал вино. Меня всему учили. Навыки выживания у меня имеются, и думаю, что уцелею, даже оказавшись один в лесу.

• Читаешь ли ты художественную литературу и, если да, кого из писателей ты для себя выделяешь?

— Из последнего прочитанного мне ближе всего Хемингуэй. Прочитал у него почти всё.

• Ну, тогда ты должен хорошо помнить его повесть-притчу «Старик и море». Как ты думаешь, почему она до сих пор так популярна?

— Я вспоминаю об этом произведении и в прямых ассоциациях (прошлым летом я насилу вытащил из моря большого тунца), и в непрямых. Читая повесть, я очень переживал за старика, все думал: только уцелей, только довези до дому эту чертову рыбу, хотя бы эту голову, что осталась от нападения акул! Пусть это будет один лишь скелет — ведь на берегу тебя ждет мальчик! Этот мальчик появляется лишь в начале и в конце, но мысль о нем не отпускает на протяжении всей повести: ведь старик старается и для него, а мальчик — это и ученик, и новая жизнь...

• У Хемингуэя есть очень короткое произведение, состоящее в переводе на русский всего из трех слов: «Продаются пинетки. Неношеные». Сам Хемингуэй считает эту фразу вершиной своего творчества. Что слышишь ты в этих строках?

— Грустное очень объявление... Печальное... Я много эмоций испытывал с маленькой сестрой. Когда появляется на свет это чудо, дышащее, можно сказать, мозжечком... Помню, когда мне было 15-16 лет, мама сказала: «Я отлучусь к друзьям, вернусь через час-два». А сестра, грудной еще ребенок, стала плакать. Я ее взял на руки вот так, чтобы голова не запрокидывалась (показывает) и стал ее баюкать. Она сразу успокоилась и начала засыпать, но, как только я ее укладывал, она снова начинала плакать. И я понял, что только в контакте с моим теплом она успокаивается. Тогда я включил телевизор без звука и сидел вот так (показывает) три или четыре часа. Я уже и сам засыпал. Это был такой приятный момент... Я иногда его вспоминаю.

• Название романа «Праздник, который всегда с тобой» стало расхожим выражением. Для тебя праздник это что, состояние души или суета по поводу?

• С литературой разобрались. А как обстоят дела с живописью? Если ты идешь в художественный музей, ты делаешь это по зову души или ради самообразования?

— Когда как. Во-первых, для меня это необходимое самообразование. А во-вторых, недавно во мне проснулся живой интерес, потому что последние походы в галереи сопровождались разъяснениями знающего друга. Один я могу многого не понять. Бывало, я приходил, видел картину и что?.. А вот когда тебе объясняют, в какой технике она была написана, под воздействием чего, что в ней зашифровано, — вот тогда появляется интерес.

• Наверное, хорошо иметь знающих друзей. А как ты дружишь — умом или сердцем?

— Как можно дружить умом? (Смотрит на меня с улыбкой и недоумением.)

• Если друг тебя предаст, будешь ли ты мстить?

— Нет, я никогда не стану мстить. Но я постараюсь понять, почему такое произошло. Естественно, я попытаюсь поговорить с этим человеком. Я захочу увидеть его глаза, и, если я увижу в них сожаление, я безоговорочно его прощу. Если же в том есть моя вина, если я сам толкнул его на это  — могу и извиниться.

• Огонь для тебя это что: друг или враг?

— Все, что связано с природными стихиями — ветром, огнем, водой, — для меня это всё друзья. Не вижу в них вообще никакой для себя опасности. Не знаю почему... Я люблю море; люблю, когда горит пламя; люблю ветер, пускай даже холодный, зимний, со снегом, — все равно он мне нравится. Я люблю смотреть с высоты скалы. Это сила природы... А многие живут в страхе, что на них сосулька упадет. Живут фобиями...

• Что для тебя любовь, глагол или существительное?

— Как-то не могу я охарактеризовать любовь ни как предмет, ни как действие... Это что-то необъяснимое. Опять же, любовь к чему? Если мы о любви к человеку, для меня это божественное чудо. Я не могу его как-то химически разложить. Когда я люблю человека, могу ему все отдать. Если от меня понадобится действие, я его совершу, я их совершаю. Можешь это потом вырезать, но вот, к примеру, я отсылаю ползарплаты маме и сестре. Не важно, сколько я получу, и не важно, что со мной происходит — плохо мне или хорошо. Каждый месяц на протяжении вот уже трех лет я отсылаю им эту сумму. Это действие, действие для любимых людей. Это не то чтобы показать деньгами, как я их люблю. Я делаю это потому, что понимаю: они нуждаются в моей помощи.

• Ну и каверзный вопрос. Если ты испытываешь сексуальное влечение к партнерше по танцу, это помогает или мешает танцевать?

А вот духовно-эмоциональная близость уже помогает. Если танцуешь с человеком давно, по одному лишь его взгляду можешь понять, как он себя чувствует, на что он сегодня способен.

• Ну а мы, зрители, всегда чувствуем, насколько тебе комфортно с той или иной партнершей. Вот и на форуме нашем сразу отмечают, что с той-то у Артема ничего не выходит, а вот с такой-то он весь преображается. В связи с этим скажи, то, что ты не умеешь сымитировать искреннюю любовь к человеку, к которому ты не испытываешь никаких чувств в жизни, — это твой недостаток как актера?

— Это очень сложно, сымитировать любовь. Невозможно со всеми танцевать одинаково...

• А вот мог бы ты свой удачно исполненный с кем-то дуэт как кальку перенести и столь же убедительно станцевать с человеком, который как личность тебе даже неприятен?

— Для меня каждая партнерша, с которой я танцевал, не похожа одна на другую. Помню, Александрова как-то сказала, что с каким бы партнером она ни танцевала, он становится для нее в этот момент самым любимым человеком.

• Вот! А ты так умеешь?

— Я стараюсь, но это очень непросто. Пока я так не могу.

• Ты дал уже немало интервью. Какой из вопросов был самым неуместным?

— Удивительно, но во время интервью меня уже не раз спрашивали, насколько богат мой сексуальный опыт. Этот вопрос возникает у девушек. Такое чувство, что под благовидным предлогом интервью они проявляют личную заинтересованность. Считаю подобные вопросы неуместными и никогда на них не отвечаю.

d_konstantinov